100% [худ. Пинкисевич] - Эптон Синклер

Питер особенно охотно рассказывал Джералду Лесли о своих приключениях со «Святыми вертунами», в церковь которых он случайно забрел в поисках работы. Питер вступил в эту секту и научился искусству «говорить языками» и запрокидываться в корчах на спинку стула, делая вид, что его осенила небесная благодать. Питер вкрался в доверие к его преподобию Гамалиилу Ланку, который тайком поручал ему вести агитацию среди прихожан за прибавку жалованья одному низкооплачиваемому вертуну. Но Питер кое-что разнюхал и решил перейти в клику сапожника Смизерса, который старался убедить общину, что может вертеться быстрее и неистовее, чем его преподобие Гамалиил. На этой своей последней работе Питер пробыл всего несколько дней и был уволен за то, что стянул жареный пирожок.

§ 10

Всё это и многое другое рассказывал Питер, чувствуя себя теперь в полной безопасности под покровительством властей. Но через два месяца его вызвали в кабинет Гаффи. Полицейский яростно накинулся на него. «Чертов дурак!» — были его первые слова. У Питера подогнулись колени и снова застучали зубы.

— Ч… ч… что вы сказали? — вырвалось у него.

— Я же тебе говорил, чтобы ты держал язык за зубами! — Гаффи сказал это таким угрожающим тоном, словно собирался опять выкручивать Питеру руки.

— Мистер Гаффи, я никому не говорил. Никому ни слова о деле Губера, ни единого словечка.

Питер начал было оправдываться, но Гаффи оборвал его:

— Заткнись, болван! Может, ты и не говорил о деле Губера, зато всё выболтал о себе. Говорил ты кому-нибудь, что работал с этим Каландрой?

— Д… д… да, сэр.

— И ты знал, что его разыскивает полиция, да и тебя тоже?.

— Д… д… да, сэр.

— И ты говорил, что был арестован за продажу шарлатанских патентованных средств?

— Д… д… да, сэр.

— Господи боже мой! — воскликнул Гаффи. — Какой же из тебя выйдет свидетель?

— Но я же ничего не сказал о самом главном! — воскликнул в отчаянии Питер. — Я только…

— Откуда ты знаешь, что самое главное? — заорал сыщик, разражаясь ужасными ругательствами. — Сторонники Губера шпионят за нами. У них есть свой человек даже здесь, в тюрьме. Во всяком случае, о тебе они узнали всю подноготную. Ты пропал и подвёл нас своим длинным языком!

— Боже мой! — в ужасе прошептал Питер.

— Хорош же из тебя получился свидетель, нечего сказать! Да они тебя разделают под орех перед присяжными на суде! Ты ведь разъезжал по стране, надувал народ патентованными средствами и попал за это в тюрьму. А потом работал с этим проклятым мошенником Каландрой. — Тут Гаффи не пожалел красок, распространяясь о мерзких пороках, в которых обвиняли верховного магистра. — И ты замешан в таком деле!

— Но я же ничего такого не делал! — в отчаянии вопил Питер. — Я и знать-то ничего не знал.

— Скажи-ка об этом присяжным! — съязвил Гаффи. — Они уже успели везде побывать, даже у сапожника Смизерса; они возьмут его жену в свидетели, чтобы доказать, что ты мелкий жулик, и она расскажет, как тебя выгнали. И все это потому, что ты не умеешь держать язык за зубами. Ведь я же тебе говорил!

Питер заплакал. Он упал на колени и стал клясться, что у него не было ничего дурного на уме. Он не знал, что нельзя говорить о своём прошлом. Он не знал, что значит быть свидетелем и что от него потребуется. Ему ведь было велено только молчать о деле Губера, и он молчал. Питер плакал, клялся, умолял о пощаде, но всё было напрасно. Гаффи приказал снова бросить его в «яму» и пригрозил: он будет доказывать, что бомбу бросил Питер, а не Джим Губер, и что Питер был главарём и зачинщиком заговора. Ведь он признался в своих показаниях, что помогал изготовлять бомбу.

§ 11

И вот Питер опять в каменном мешке. Он не мог бы сказать, долго ли лежал в темноте, дрожа мелкой дрожью. Он помнил только, что три раза ему приносили хлеб и воду до того, как Гаффи вновь появился и повёл его за собой. Питер сидел на стуле, весь съёжившись, крепко стиснув дрожащие руки, пока главный сыщик Транспортного треста растолковал ему, как он изменил свою программу действий. Питер уже не годился для роли свидетеля на процессе. Заговорщики, члены рабочих организаций, собрали огромные средства для своей защиты; их поддерживали все члены рабочих союзов в городе и во всей стране; они нанимали шпионов и осведомителей и старались выведать всё возможное относительно следствия, собранных показаний и дальнейших намерений властей.

Гаффи не обмолвился ни словом, почему он не выгнал Питера: он боялся, как бы тот не перешёл на сторону Губера и не выболтал всё, что знал. Но Питер сам догадался об этом, слушая объяснения Гаффи; дрожа от радостного волнения, он сообразил, что наконец-то вступает на путь к успеху. Значит, ему не напрасно чуть не сломали палец и не вывихнули кисть!

— Так вот что я решил, — сказал Гаффи, — как свидетель ты ни к чёрту не годишься, но как шпион — ты мне подойдёшь. Они знают всё, что ты наболтал и что мне об этом известно. Они знают также, что ты сидел у меня в «яме». Поэтому я хочу сделать из тебя мученика. Понимаешь?

Питер кивнул головой в знак согласия. Понимать такие вещи было как раз по его части.

— Ты честный свидетель, понимаешь? Я старался заставить тебя солгать, но ты не поддался. А теперь ты должен перейти на их сторону, и они тебя примут, а ты постарайся разузнать всё, что можно, и время от времени будешь встречаться с моим агентом и через него сообщать мне всё, что тебе удалось выведать. Понял?

— Понял, понял! — воскликнул радостно Питер. Он почувствовал невыразимое облегчение. У него теперь была настоящая работа! Он будет сыщиком, как сам Гаффи.

— Ну-с, — продолжал Гаффи, — первое, что мне нужно узнать, кто из персонала тюрьмы всё разбалтывает? Каждый наш шаг сразу становится им известным. У меня есть свидетели, которых я хотел бы припрятать, но я не могу поместить их сюда, опасаясь приверженцев Губера. Необходимо обнаружить предателей. Мне многое надо узнать, — что именно, я буду сообщать тебе время от времени. Я хочу, чтобы ты сблизился с красными, узнал их намерения и усвоил их жаргон.

— Идёт, — сказал Питер. Он невольно улыбнулся. Ведь его раньше принимали за красного, даже за одного из главных заговорщиков. Но Гаффи оставил это предположение— или, может быть, забыл о нём.

Для Питера такая работа была сущим пустяком. Ему даже не понадобится прикидываться, надо просто быть самим собой. Он будет говорить о себе как о жертве обстоятельств, искренно возмущаться, что его хотели использовать в сфабрикованном процессе Джима Губера. Всё остальное придёт само собой. Он войдёт в доверие к вожакам рабочих, и тогда Гаффи скажет ему, что делать дальше.

— Мы посадим тебя в одну из камер этой тюрьмы, — сказал главный сыщик, — и сделаем вид, будто тебя подвергают допросу с пристрастием. А ты должен наделать шуму и кричать, что ни за что не скажешь, и в конце концов мы отступимся от тебя и вышвырнем тебя за дверь. И тогда тебе нужно будет просто околачиваться где-нибудь неподалеку. По моим расчетам, они должны ухватиться за тебя, или я ничего не смыслю в таких делах.

Так была построена и разыграна эта маленькая комедия. Гаффи схватил Питера за шиворот, повёл его в центральную часть тюрьмы и запер в одной из камер, у которой вместо стен были решетки. Он схватил Питера за руку и делал вид, что выворачивает её, а Питер притворялся, что сопротивляется, и вопил во всю глотку. Питеру не нужно было напрягать воображение, ощущения эти были ему знакомы, он знал, как нужно себя вести. Он вопил, стонал, клялся и божился, что сказал правду, что ничего не знает и, хоть убей, ничего не может больше сказать. Гаффи оставил его в камере до вечера следующего дня, потом пришёл опять, схватил его за шиворот, повёл к выходу, распахнул дверь и на прощание дал ему пинка, спустив с лестницы.

Питер был на свободе! Какое счастье — свобода! Боже! Как хорошо! Что может быть лучше свободы? Ему хотелось кричать и визжать от радости. Но вместо этого он, пошатываясь, побрел по улице и, всхлипывая, присел на край тротуара, обхватил голову руками и стал выжидать. И вскоре действительно случилось нечто. Не прошло и часа, как чья-то рука осторожно коснулась его плеча и кто-то тихо сказал:

— Товарищ!

Питер сквозь пальцы разглядел юбку. В руке у него оказалась сложенная записка, и тот же тихий голос прибавил:

— Приходите по этому адресу. — Девушка пошла дальше, и сердце у Питера бурно забилось. Наконец-то он стал шпиком!

§ 12

Питер решил дождаться сумерек, чтобы всё выглядело как можно романтичнее. Он принял важный и таинственный вид и шел по улице, оглядываясь по сторонам. Он не знал, будут ли за ним следить, но хотел вести себя как настоящий шпик.

Впрочём, он в самом деле побаивался. Он сказал правду, когда уверял Гаффи, что не знает, кто такие красные. Но с тех пор ему удалось кое-что выяснить, и теперь ему уже было известно: «красный» — это тот, кто поддерживает профсоюзы и устраивает забастовки, кто хочет расправиться с богачами и поделить их собственность, при случае пуская в ход динамит.